Новини та
Харків’яни залишаються з рідним містом, разом із Харковом завмирають від попереджувальних сирен та переживають обстріли, радіють сонячним дням та рідкій тиші, а головне, вірять в наших захисників та скору перемогу. Про страшні
воєнні дні, що наближають нашу перемогу і пише у своїх віршах талановита харківська поетеса Ольга Андрус.
***
Река – разбитое стекло,
и звук удара,
по каплям время натекло
в следы пожара.
Зима застыла за окном,
военный город
под белым с дырами сукном
и дикий холод.
Подспудное таится в нем,
давно таится,
сумеем, силы соберем,
откроем лица.
Никто свободы нам не даст,
ни в долг, ни даром,
обманет, за пятак продаст
раскосый варвар.
И мы не ждем ни в снег, ни в зной
ничьих подарков.
Победой дышит гордый мой,
свободный Харьков.
***
Солнце взрывом обожженное,
вместо дома – груды кирпича,
рваное ведро луженое,
такса рыжая ничья.
Время судорог стреножено
воем проклятых тревог,
столько судеб искорежено
столько перепутанных дорог.
Жизнью на бесславье обреченные,
сотен наших поколений гнев.
в подлости безумной уличенные,
похороним, даже не отпев
***
Под звук сирен приходит лето,
под Смерчи, Грады, Ураган,
мир накрывают копоть, дым, туман,
так, словно жизни уже отпета.
Пожары, горе, запах смерти,
обратного не ждём пути,
"хороших русских" не найти –
вкрик изнасилованы дети.
Такое вот приходит лето.
Где нелюдей кровавый пир
навеки проклят "русский мир".
Желание одно - вендетта.
***
Ни днем, ни ночью нет покоя
в прифронтовой проклятой полосе,
а небо - нежно-голубое,
и кажется, что нет войны совсем.
Распевки птичьи на рассвете
и тонкий аромат цветов,
бомбежки - в черно-белом цвете:
рассудок к взрывам не готов.
Жить стало и страшней, и проще,
ни дней недели нет, ни дат,
всё делится на "до" и "после" -
такой вот у войны диктат.
***
Такое терпкое тепло,
и травы, травы по колено,
в ведёрко небо натекло,
и яблоко совсем поспело.
А под корягой дремлет еж,
ручной, в тени у старой сливы,
и колокольчик спит - не трожь,
день ласковый, почти счастливый.
То улыбаюсь, то реву,
крот ночью снова норку вырыл,
я падаю ничком в траву,
но не от счастья... рядом взрывы.
***
Прозрачна тишина в заснеженном Памире,
а ветер, что вчера был резв и лих,
почувствовал, как не хватает мира в мире,
калачиком свернулся и утих.
Прохладна тишина в предутреннем Париже,
пух тополиный город вдаль несет,
коснется окон солнце огненно и рыже,
наступит день весенний в свой черед.
Был летний вечер – тихий, ласковый и праздный,
когда-то был, но вовсе не теперь.
Ждем каждый вечер, как египетские казни,
и молит сердце – "только без потерь".
***
Мой раненый город, испуганный дом,
притихшие улицы жмутся друг к другу,
нас двое, в бомбежки чуть легче вдвоем…
стоп! срочный звонок – успокоить подругу.
Вот так и течет наша жизнь день за днем:
под грохот прилетов и звуки отлетов,
то под перекрестным и шквальным огнем,
под взрывы снарядов и вой вертолетов.
Ряды почерневших ослепших домов,
а рядом – до слез – мелодия вальса,
несдавшийся город, мой город готов
стоять и дождаться, победы дождаться.
***
Мне бы замереть в тишине
да глазами простор целовать,
ускакать далеко на коне,
только здесь похоронена мать.
Мне бы убежать навсегда
за моря, где и Мiру конец,
крик-тоску унесет вода,
только здесь был застрелен отец.
Мне бы исходить по земле
сто дорог, где ни брошенной ржи,
ни застывших руин во мгле,
только здесь мои сердце и жизнь.
Мне бы за туман, за печаль,
за ту боль, что страшнее огня
заглянуть, уйти просто вдаль.
Но зачем… и куда от себя?
***
Лица коснулся лепесток
и расстревожил сердце аромат,
последний синевы глоток
испил стремительный закат.
Умолк растерянный гобой,
прохладой задышала тишина
и свежескошенной травой,
сквозь танец облаков луна видна.
Как обнимает только мать,
пусть оказались времена трудны,
так хочется весь мир обнять…
За исключением одной страны.
***
А где-то тихо сыплет легкий снег,
мир накрывая белою волной,
счастливый раздается детский смех,
и время не разорвано войной.
А где-то резко падает звезда,
как сотни прошлых лет и как вчера
в ночь обезумевшая мчит орда,
пытаясь заслонить зарю утра.
Но не ордынцам править на миру,
их гнали, гоним и погоним прочь,
бесследно пепел сдует по утру.
И засияет солнце во всю мощь.
***
Такая странная печаль
разлита в небе, травах, ветре,
застыла красная печать
и преломилась в лунном спектре.
Багрово-медная заря
пугающая неподвижна,
у солнца рваные края:
вся декорация эскизна.
И судорожно бьется мысль:
что сделали, что сотворили?
Открылась нам такая высь,
а мир одной ногой в могиле.
Ворвется горькая печаль,
ударит боль по грешным душам.
Сумеем заново начать
и сердцем будущее слушать?
***
Золотая река, в ней живут серебристые рыбы,
ива клонит к ним ветви, играя,
что-то шепчет с любовью. Вдруг люди услышать смогли бы,
так и поняли – жизнь есть иная,
легче лёгкой она – не вириги, не путы, не глыбы.
Там лесные ручьи – от прозрачного до голубого,
рощи солнцем согреты и тихи,
тени нежно роняют задумчиво, бледно-лилово,
не тревожат их бури и вихри,
гибкой ивы глубокий поклон, как прощения слово.
И когда я уйду, посадите под окнами иву,
ее бледность исплаканных веток,
ее тень на земле – мой прощальный привет будет миру,
закопайте на счастье монеток.
Шелест ивы чуть слышный заменит умолкшую лиру.
***
На крыше брошенной машины
остались листья, во дворе
краснеют ягоды рябины,
но – не соперницы заре.
Заря горит за горизонтом,
несет собой покоя миг,
вот солнце, гордое, архонтом
взойдет, окинет взором мир.
Осенний город, поцелуем
последним, теплым, одари.
Лицо подставлю нежным струям,
замру на краешке зари.
Но… двор, на брошенной машине
остались листья умирать.
И я, как листья, – скоро иней –
ни дочка, ни жена, ни мать.
