Война идет второй месяц. Взрывы, обстрелы, сирены… Люди измотанные, совершенно разбитые от грызущего страха за себя и за родных. На улицах редкие прохожие в час временного затишья бегут кто в магазин, кто в аптеку.

Погода под стать ситуации – то снег, то ветер, небо серое угнетающе давит, не дает взбодриться, насладиться весной.

Я погрузилась в затягивающую болотную трясину тяжелой депрессии. Целыми днями шаталась по квартире, не желая ничего делать. Кот Лютик, словно понимая мое состояние, целыми днями развлекал себя сам, иногда он подходил ко мне, садился у ног и долго-долго смотрел на меня, желая своим взглядом как гипнозом вылечить меня. Выходила из этого оцепенения я только тогда, когда начинались обстрелы: Лютик мчался в туалет, а я ковыляла за ним, сидела отрешенно и уже не закрывала голову руками.

Петрович относился ко мне как к больной – с нежностью и заботой. Старик приносил мне продукты и даже иногда стряпал на моей кухне.

Но вот я вчера проснулась и увидела залитое солнцем окно, распахнув его, с удовольствием глотнула свежий воздух, улыбнулась сама себе и бодро зашагала на кухню. Петрович был несказанно рад моему исцелению, он принялся рассказывать мне дворовые новости, посвящать в грандиозные планы председательши Маши…

День выдался относительно тихий. Я уселась корректировать свои статьи, а Лютик уселся у комода и следил за моей золотой рыбкой Антоном. Кот помнил данное мне обещание, поэтому разглядывал рыбку на расстоянии, сидя на полу, вдалеке от комода.

Ко мне на вечерний чай Петрович пришел возбужденный, с порога стал рассказывать о завтрашнем субботнике, о грандиозных планах и задачах, которые они с Машей наметили. Петрович принес мне четыре батона и четыре банки польского паштета. Поймав мой удивленный взгляд, сказал:

- Батоны остались, а паштет наши старухи не захотели брать. Хотя паштет вкусный. Я его вчера пробовал. Поставь его, дочка, в холодильник, а батоны пойдут на сухарики.

Мы как обычно пили чай на кухни с кизиловым вареньем и болтали обо всем на свете. Затем Петрович засобирался домой, прихватив для починки мой старый зонт.

Утром Петрович, как обычно, принес мне воды и с порога пробасил:

- Дочка, погодка чудо! Может пойдешь маленько прогуляешься?

Я раздумывала над его предложением, а он помчался на улицу.

Лютик присел у входной двери и тоже посмотрел на меня вопросительно. Я надела теплый спортивный костюм, кроссовки, завязала свое отросшее каре в хвост, взяла солнцезащитные очки и в нерешительности остановилась у двери. Лютик сидел и вопросительно смотрел на меня. Я вспомнила, что среди кошачьего приданого был специальный поводок. Быстро отыскав хитрую вещицу, я мигом надела ее на кота. Подхватив кота на руки, я вышла во двор.

Вся улица была залита весенним солнцем. Мои соседи трудились под руководством Петровича и Маши, помогая нашему дворнику Мише и его жене Вере.

Я хотела взять у Маши грабли, но Петрович строго сказал:

- Рано тебе еще работать, ступай к детской площадке да постой на солнышке.

Я почувствовала себя ребенком, о котором трепетно заботиться строгий отец. Я шла по уцелевшей асфальтированной дорожке к детским качелям и судорожно глотала навернувшиеся слезы. Лютик неспеша шел впереди меня, разглядывая стаю шумных голубей. Постояв немного у песочницы, я собралась возвращаться к своему подъезду, как вдруг услышала зычный Машкин голос:

- Петрович, дочке скажи, пусть захватит мою метлу у детской горки…

Господи, за эти два месяца я плачу больше, чем за всю свою жизнь, включая младенчество. Ну, вот и Машка приняла наши теплые отношения с Петровичем, и все соседи уверовали в наше с ним родство. Я схватила метлу и послушно поволокла ее Маше.

Народ работал самоотверженно, все хотели сделать наш двор красивым и уютным. Жена дворника Вера вскопала большую клумбу и теперь стоя на четвереньках обкладывала ее уцелевшими кирпичами.

- А что, - говорила Вера, обращаясь ко всем сразу, - посажу в середке большие желтые бархатцы, а вокруг чорнобривцы… Ох, и красиво ж будет!

Семен Маркович, с первого этажа, чинил лавочку, а его жена Сима поливала из шланга прямо из своего окна вскопанный цветник.

К обеду все устали и захотели сделать перерыв, но Маша строго сказала:

- Вот, когда закончим, тогда и пойдем обедать. Знаю я вас, наедитесь и на боковую. Дудки, работаем до конца!

Народ пороптал маленько, да и продолжил работать.

Я схватила Лютика на руки и помчалась домой. Четыре батона оказались как нельзя кстати из них получилось много бутербродов для моих соседей. Я щедро мазала свежие ломтики и Машкиным маслом, и польским паштетом, и икрой минтая, которую прикупил Петрович. В холодильнике оставалась гуманитарная колбаса и отварная куриная грудка. Вся эта нехитрая снедь была мой с любовью разложена на кусочки батона, украшена отварными яйцами с майонезом и густо посыпана мелко нарезанным зеленым луком, который пару недель на своем окне проращивал Петрович. Вдоволь налюбовавшись своей работой, я принялась думать как-же всю эту красоту доставить работающим соседям. И вдруг я вспомнила про Люськин подарок, который она мне сделала на новоселье – набор ярких подносов, которые крепились один над другим словно старинная ваза-фруктовница. Тогда мне казались эти подносы бестолковым приобретением. Но сейчас… Мои бутерброды шикарно смотрелись на красном, желтом и зеленом подносах, которые соединялись изящной металлической ручкой, да и нести их было очень удобно. Я достала пачку красивых салфеток, тоже Люськин презент, насыпала в большой китайский термос растворимый кофе с сахаром, залила кипятком и отправилась на улицу.

Никто сразу и не заметил, как я цветастой пластиковой скатертью застелила скамейку у подъезда, разложила одноразовую посуду, поставила в центре импровизированного стола подносы с бутербродами и большой термос. 

Я пригласила соседей перекусить. Народ оживился, засуетился. Но Маша строго сказала:

- А ну-ка быстро мыть руки! Сима, поливай из шланга всем на руки!

Сима лила воду на асфальт, мои соседи мыли руки, мочили разгоряченные лица, смеясь игриво осыпали брызгами друг друга… Подуставший народ мгновенно окружил лавочку, весело болтая уминал бутерброды, запивая растворимым кофе, который мне подарил сосед моей подруги Люськи перед эвакуацией. Все были мне благодарны не только за импровизированный перекус, а и за прекрасную возможность вот так непринужденно поговорить, посмеяться, просто по-соседски постоять у подъезда уминая бутерброды…

Петрович сиял. Он подкладывал соседям еду, подливал в стаканчики кофе. Подмигнув Машке и обняв меня за плечи, старик с гордостью сказал:

- Ну и доча у меня! Ну и умница. Отменная хозяйка.

Уткнувшись в плечо Петровича, я представила как моя Люська восприняла бы комплимент про отменную хозяйку. Я и отменная хозяйка – вещи не совместимые. Но мне очень понравилось.

Мы так и стояли, обнявшись с Петровичем пока наши соседи наслаждались перерывом. Но когда был съеден последний бутерброд, Маша строго скомандовала:

- За работу!

Все дружно схватились за метлы, лопаты и грабли…

Петрович шепнул мне на ухо:

- Ступай домой, дочка. Я скоро вернусь и будем обедать.

Я уже не плачу, я просто чувствую, как мое сердце сжимается и бешено колотиться. Мне хорошо. Хорошо от того, что у меня такие хорошие соседи, замечательный Петрович и от того, что скоро закончиться эта проклятая война…