Детский дом в Сокольниках — по ту сторону ада

Нина Списская

В одном из музеев мне попалась небольшая книжица с воспоминаниями о Харькове времен оккупации. В ней были собраны воспоминания детей, воспитанников детского дома в харьковских Сокольниках во времена  оккупации города фашистами. Эти страшные скупые строки невозможно читать без слёз.

Детей в Сокольники оккупанты свозили со всего города. Но почему-то отдавали предпочтение ребятишкам  от 3-х  до 7 лет. Часть детей была переведена из интерната для инвалидов на Холодной горе. Другую часть составляли подкидыши и дети расстрелянных при гитлеровцах коммунистов,  а также тех, кто не пожелал сотрудничать с оккупационным режимом. В Сокольниках, в здании детского сада авиационного завода, было образовано что-то вроде приемника. Рядом располагался аэродром и госпиталь для немецких летчиков. Фашистским воякам нужна была кровь.

Ирина Конихина — ребенок войны. Ее мама с 1943 года работала воспитателем в Сокольниках. Благодаря Ирине Алексеевне были собраны и записаны воспоминания детей из детского дома в Сокольниках. Тех счастливцев, кому удалось чудом выбраться живыми из кошмара детского приюта. С бывшими детдомовцами Ирину Конихину связывали самые тесные узы. 

— Это история не моя.... Но люди должны знать правду о детдоме, где у детей брали  для фашистов кровь, мозговую жидкость...  Вот несколько шокирующих воспоминаний тех, кому пришлось пройти адовы круги детского дома в Сокольниках.

И. Е. Ермаков, Н. В Калашников.: «Дети лежали на полу большого нижнего этажа на соломе. При появлении кого-то незнакомого они все просили хлеба».

В. Г. Курдюмова-Орлович, М. Е. Мирошниченко-Титова: «Когда стало холодно, детей перевели в двухэтажное здание, поближе к Белгородской дороге. Там спали уже не на полу, а в кроватях. В каждую укладывали по два, три, а то и по четыре человека. Нередко живые спали вперемежку с мертвыми».

Е. С. Мариненко-Плавская: «Внутрь помещения немцы не заходили. Боялись заразиться инфекционными болезнями и набраться вшей».

Н. В. Кравченко: « Кормил нас лес. Там находили то, что хоть как- то поддерживало силы».

В. В. Архаров: «В начале лета питались луковицами подснежников, летом — листьями и цветами липы, осенью — дикими грушами. Зимой копошились на свалках и мусорках. Найденные картофельные очистки приклеивали к печке-буржуйке, где они запекались, после чего падали на пол. Мы ели их с большим удовольствием».

В. И. Мешан: «Ели мерзлую свеклу, гнилую морковь, кислицы, проглатывали улиток, жевали различных насекомых». 

Были среди детишек и те, кого бросили родные матери. Обвинять таких родительниц сегодня  очень просто, но жизнь немного сложнее, чем прописанные нормы морали…»

Т. И. Протасова-Наумова: «Брошенная родной матерью, я стояла у дверей приюта с метрикой, зажатой под мышкой. Стояла до тех пор, пока ко мне не вышла женщина-инвалид. Она была без обеих рук. Руки ей заменяли металлические крючья, которые выглядывали из-под одежды. Незнакомая женщина завела меня в здание, расспросила кто я, откуда, где родители. Женщина-инвалид стала моей воспитательницей. Всех нас поражала ее способность адаптироваться в жизни. На руки-крючья вешала молочные бидоны и носила в них воду. Пальцами ног держала ложку, вилку, причесывалась, шила, умудрялась даже ловко подброшенными вверх палками сбивать плоды диких яблонь и груш. Преклоняюсь перед  благородством ее души!» 

Воспитанники вспоминают, что для «санитарно-биологической очистки» приходила машина-душегубка и забирала самых слабых и больных детей. Наиболее крепких отбирали в доноры. Забор крови осуществлялся немцами иногда по два раза в неделю.

Г. Н. Тисковский: «Главной задачей приюта являлось обеспечение донорской кровью немецкого военного госпиталя».

Т. И. Протасова-Наумова: «После взятия крови мы находились в полуобморочном состоянии».

Тех детей, кто плохо переносил подобные процедуры, фашисты сбрасывали по дороге в трупные ямы. 

З. Н. Кравченко: «Из госпиталя нас привозили на машине. «Перспективных» с точки зрения донорства заводили в корпус, а других — умерших или умирающих — сбрасывали в трупную яму. Зрелище было кошмарное. В одну из них сбросили и меня. Если бы не брат Виктор, я ни за что не выбралась бы оттуда. Мое тело было в ранах, оттуда сочился гной».

В. В. Калашникова-Петрова: «Из четырех детей, у которых вместе со мной накануне брали кровь, проснулась лишь я одна».

Н. В. Калашников: «Однажды я решил проследить, где хоронят детей. Оказалось — в старых окопах, траншеях, воронках от снарядов и бомб. Стало ясно, почему в лесу можно было увидеть то торчавшую из-под снега детскую ручку, то выглядывавшую из-под снега детскую ножку. Одичавшие собаки разрывали могилы и растаскивали по лесу трупы детей...»

Однажды немцы привезли мешки с зерном и оставили их в оранжерее. Дети накинулись на сырое зерно. Но желудок отказывался перерабатывать. 

В. Г. Курдюмова-Орлович: «По нужде дети ходили под себя. К ним, грязным, страшно было приблизиться. Спустя какое-то время их отвозили уже бездыханными».

Немецкие летчики-асы, приходя в приют, очень не любили, когда дети выпрашивали еду. По воспоминаниям  сирот детского дома, фашисты решили проучить одного харьковского мальчонку. Некий Юрка чаще остальных выпрашивали еду, и фашисты решили его наказать. Заставили есть гороховый суп, при этом  громко смеялись. Юрка ел  до тех пор, пока на глазах других детей, не умер…

О трагедии приюта в Сокольниках, где ежемесячно умирало не менее ста наших ребятишек, никто не должен был узнать, поэтому немцы при отступлении из Харькова уничтожали всех свидетелей.

Н. В. Калашников, Г. Н. Тишковский: «Детей согнали в помещение нижнего этажа. Уже заколачивали окна и двери. Мы все поняли. Нас хотят сжечь. Спасла доктор Александра Михайловна Сахарова, хорошо говорившая по-немецки. Она, крестясь и плача, принялась умолять солдат-факельщиков сжалиться над несчастными ребятишками и оставить нас в живых. Повторяла как заклинание: «Опомнитесь, опомнитесь!». Особенно упирала на то, что матери из Сокольнического приюта работают на заводах рейха. Доводы возымели действие на солдат, и они, смотав кабель и дав для порядка несколько автоматных очередей, уехали. Правда, сожгли соседнее здание». 

Сама доктор Александра Михайловна Сахарова погибла.

Из воспоминаний Николая Владимировича Калашникова: «К нашему большому горю, случилась трагедия с тетей Шурой Сахаровой. Александра Михайловна с дочкой Инессой решили искупаться в ванне коменданта. Но тут откуда-то прилетел снаряд (или мина) и разорвался прямо в доме коменданта. На пороге ванной комнаты. Так погибла наш доктор, а ее дочери оторвало руку и ногу...».

«Нам до сих пор неизвестно — кто же был инициатором создания приюта в Сокольниках и превращения детей в доноров и рабов, — читаем в книге Анатолия Ивановича Ревы, прошедшего ад детского дома в Сокольниках. — С 1942 года жизнь детей в приюте протекала под надзором немецкого военного коменданта. Зачем в детском доме комендант, тем более военный? Сколько детей прошло через Сокольники, если на 25 февраля 1943 года было 130 детей, из них только 17 — школьного возраста, остальные все дошкольники».

Докладная записка, хранящаяся в Харьковском областном архиве подтверждает: «Смертность детей при немцах имела потрясающие размеры. В Сокольниках до июня 1942 года ежемесячно умирало свыше 100 человек. Детский дом в Сокольниках пользовался особым вниманием немцев, туда перечислялись большие денежные суммы». Фашисты не оставляли следов своих злодеяний. Уничтожали все, что выявляло их звериную сущность. В марте 1943 года сожгли весь парк душегубок, который находился на ул. Кооперативной. Заботясь о чистоте крови, гитлеровцы поголовно уничтожали детей евреев, попавших в приют. Сколько оборвано жизней, сколько искалечено судеб? Ни один архив не располагает такими данными, ни одна статистика этого не знает. 

Сегодня на месте захоронений погибших детей на территории дет¬ского садика в Сокольниках стоит памятный знак. На нем надпись: «Они ушли от нас детьми, чтобы взойти травой, цветами и навсегда остаться с нами».

Спасская, Н. Детский дом в Сокольниках — по ту сторону ада [Электронный ресурс] / Нина Спасская .